Я не могу вспомнить большую часть того, что он сказал. Охваченный неверием и страхом, я был не в том состоянии, чтобы вести какой-либо разговор, не говоря уже о таком важном. Но два слова сумели запечатлеться в моей памяти: “Не останавливайся”.

Пока я рыдал в гостиничном номере в Осаке, прижимая телефон к правому уху, мой отец давал мне свой последний совет со смертного одра в Ирландии. Пораженный тромбом, ему оставалось жить всего несколько часов. И все же он был достаточно здравомыслящим, чтобы сделать один последний звонок мне, своему единственному сыну.

Человек, который вдохновил меня стать журналистом-путешественником, хотел напомнить мне, что у меня лучшая работа в мире.

Хотя “не останавливайся” было его последним посланием мне, “не остановлюсь” могло бы быть его девизом. Даже когда ему перевалило за 60, сильно страдая от физических недостатков, мой отец Рэймонд О'Коннелл продолжал путешествовать. И не расслабляющие поездки тоже. Не круизы, не путевки, не отдых в гамаке. Вместо этого он углубился в экзотические города Индии, Китая и Индонезии, пересекая их пешком, пока эти чужие места не проникли в его поры.

Приключения - вот чего он жаждал. С того момента, как он сбежал из своей ирландской семьи в возрасте 15 лет, пробрался на лодке в Англию и несколько месяцев промышлял акулой в бассейне на улицах Лондона, он был полон решимости жить необыкновенной жизнью. В свои 20 лет он совершил рискованные одиночные путешествия по Ближнему Востоку и Азии, путешествия, которые я бы не осмелился предпринять сам.

Как только я начал путешествовать с ним 15 лет назад, у него открылось второе дыхание. Его разум был переполнен идеями и маршрутами. Светская беседа неизменно переходила к обсуждению нашего следующего путешествия. Мало что мне нравилось больше, чем удивлять его новой поездкой, которую я заказала для нас. Так началось его и наше последнее приключение.

Однажды вечером, когда мы вместе смотрели телевизор, я спросил его: “Где ты только не был, что тебе действительно хочется пойти?” Румыния и Афины, был его ответ. Ничего ему не сказав, я сразу же вышел в Интернет и забронировал билеты на американские рейсы в Бухарест, затем в Афины, а затем через Рим обратно в Ирландию.

“Эти протесты в Афинах выглядят довольно интенсивными”, - сказал я, когда мы смотрели новости. “Надеюсь, мы не попадем в них, когда будем путешествовать туда в следующем месяце”. Папа бросил на меня взгляд, который я хорошо знал – яростное волнение. Возможно, ему было 67 лет, но в тот момент он чувствовал себя таким же молодым, как и его сын.

В 2 часа ночи я увидел, что в его комнате горит свет. Он не спал, читая о Николае Чаушеску, коррумпированном лидере румынских коммунистов, который управлял страной с 1965 по 1989 год.

Конечно же, все, что он впитал, слетело с его языка в первый день нашего путешествия. Мы ехали в поезде, направлявшемся из Бухареста в Трансильванские горы. Напротив нас сидели двое румынских мужчин лет 20 с небольшим, с которыми папа безостановочно болтал с тех пор, как они заняли свои места.

Хотя я всегда был склонен к застенчивости, разговор был так же важен, как путешествие к моему отцу. Одним из недостатков было то, что у него не было фильтра, когда он говорил. Вскоре он завалил молодых людей своими глубокими знаниями о ресторанах Москвы и зверствах, которые он совершил над их соотечественниками. Они были встревожены. Румыны предприняли согласованные усилия, чтобы выйти из этого мрачного периода; эти люди не нуждались в уроке истории.

Много раз в наших путешествиях все шло наперекосяк. Мне хотелось расстраиваться, проклинать нашу удачу, даже ругаться вслух. Папа просто улыбался и гладил меня по плечу: “Мы сделаем из этого хорошую историю, сынок”.

В то время как его прямая стрельба вызывала некоторые неловкие моменты во время наших многочисленных поездок, общительный характер папы и радость от знакомства с иностранными друзьями постепенно передались мне. То же самое относилось и к его самообладанию. Много раз в наших путешествиях все шло наперекосяк – пропадал рейс, терялась ценная вещь, неправильно оформлялась виза, начиналась болезнь.

Мне хотелось расстраиваться, проклинать нашу удачу, даже ругаться вслух. Папа просто улыбался и гладил меня по плечу: “Мы сделаем из этого хорошую историю, сынок”. Это именно то, что он сказал на нашем обратном пути в Бухарест, когда мы, похоже, собирались пропустить наш рейс в Афины. Мы совершили этот полет – просто.

“Я не знаю, как он это делает”, - подумал я про себя в нашей квартире в Афинах, снимая носки с его опухших ног. Его левая лодыжка, в частности, доставляла ему постоянный дискомфорт в течение предыдущих 12 лет. Он разбил его, когда упал с лестницы на бетон – один из худших сложных переломов, которые когда-либо видел его врач. Но это не остановило папу. С тех пор он хромал и морщился, путешествуя по более чем 30 странам.

Всякий раз, когда я предлагал сделать перерыв, он говорил: “Ты можешь присесть, если хочешь, у меня есть кое-что, что я хочу посмотреть здесь”. И это тоже не было бравадой. Он не пытался выглядеть храбрым. Его физические ограничения были просто преодолены его ненасытным желанием испытать что-то новое.

Оглядываясь назад, я должен был заставить его притормозить. Он обошел весь Бухарест, Трансильванию, Афины, Рим. К концу 10-дневного путешествия его разум больше не мог подчиняться телу. Его левая лодыжка была в два раза больше правой. Его грудь была переполнена. Мы этого не знали, но у него была ранняя стадия бронхита.

Папа провел несколько недель в больнице в Ирландии, пытаясь прийти в себя. Он никогда этого не делал – по крайней мере, не полностью. Несколько месяцев спустя он снова заболел. На этот раз все было хуже.

Редкий синдром Гийена-Барре оставил его “замкнутым”. Он был полностью парализован, не мог видеть, говорить или есть. И все же, как ни странно, он оставался в сознании. Врачи советовали нам поболтать с ним, хотя он и не мог ответить. День за днем, месяц за месяцем моя мать, моя жена и я сидели у его больничной койки.

Во время односторонних бесед я рассказывал о наших самых забавных моментах во время путешествия. Например, когда он случайно заснял группу мужчин, идущих в туалет в Мумбаи. Или когда я напоил его в Китае, чтобы наконец-то обыграть в бильярд. Он просто лежал там, застывший. Я скучала по тому, как его живот вздымался и опускался, когда я заставляла его смеяться.

В конце концов, он вышел из своего паралича и смог разделить веселье. Но он так и не покинул больницу. Когда врачи сказали, что он почти готов отправиться домой, я воспользовался шансом слетать в Азию на свою внештатную журналистскую работу.

Затем, посреди холодной ночи в Осаке, зазвонил мой телефон. Последовал наш последний разговор. Обменивались шутками, выражали бесконечную любовь и давали обещания. Среди них было мое согласие на то, что я не перестану путешествовать. Мой отец никогда этого не делал – пока, в конце концов, путешествия не остановили его. И все же он не хотел бы, чтобы все было по-другому. Приключения питали его более пяти десятилетий. Теперь он передал факел мне. Прощальный подарок самого замечательного рода.